Открытая для движения в 1867 году Московско-Курская железная дорога с самого начала взяла на себя роль транспортной артерии, связавшей "первопрестольную" столицу с богатыми южными районами, где были и плодо-родные земли и залежи полезных ископаемых, короче говоря, перспективные в промышленном отношении терри-тории - с южнорусскими губерниями (Курской, Орловской), с Украиной, Крымом и Кавказом.

Царицыно. Ворота. После смерти Екатерины II Царицыно заросло травой и деревьями, став похожим на заколдованный замок

О постройке дороги на юг деятели транспорта и бизнесмены ходатайствовали перед правительством еще с 1840-х годов, но только поражение России в Крымской войне 1853-1856 годов от французских и английских войск, наголову разбивших русских на собствен-ной территории, сдвинуло дело с мертвой точки. Один из крупных французских бюрократов после победы над русскими написал в га-зетной статье: "При помощи железной дороги ... правительство могло бы мгновенно бросить в Крым армию в несколько сот тысяч че-ловек, и такая армия не допустила бы взять Севастополь ... Продовольствовать такую армию было бы весьма легко. Поздравим себя, что Россия не имеет в своем распоряжении этого страшного орудия".

Концессию на строительство дороги Москва-Курск-Феодосия получило Главное общество российских железных дорог во главе с петербургским банкиром бароном Штиглицем, лондонскими банкирами братьями Беринг, парижскими банкирами братьями Эмилем и Исааком Перейр, берлинским банкиром Мендельсоном и другими. Заручившись поддержкой императора Александра II, дельцы быст-ро профинансировали изыскания и начали строительство. Для верности дела в акционеры Главного общества привлекли членов им-ператорской семьи.

Строили дорогу русские инженеры и рабочие во главе с знаменитым Мельниковым (позже ставшим министром путей сообщения). Весной 1867 года было открыто регулярное сообщение на участке Москва-Серпухов. А через полтора года открылись для товаров и пассажиров все 537 км Московско-Курской магистрали.

Дорога строилась с размахом и сразу же обрастала завидной инфраструктурой. А близлежащая местность быстро покрылась но-выми дачными поселками.

Дачи начинались уже со станции Чесменка, в восьми верстах от Москвы. (Позже платформу переименовали в Текстильщики, пото-му что здесь построили в 1920-х годах дом отдыха профсоюза текстильщиков). А Чесменкой местность называлась по усадьбе фавори-та императрицы Екатерины Второй - графа Орлова-Чесменского. Усадьба эта существовала еще в середине 1920-х годов, и "Путево-дитель по окрестностям Москвы", выпущенный издательством "Молодой ленинец", писал следующее: "Исторической достопримеча-тельностью можно назвать старинный дворец времен Екатерины, достаточно разрушенный временем и одряхлевший, но все же со-хранивший следы былой красоты. Двухэтажный барский дом оброс паутиной: в нем селятся только пауки да крысы, а в ущербленных карнизах над окнами свивают свои гнезда голосистые ласточки". Центром местности был живописный, "сверкающий зеркальной по-верхностью" пруд, где водились, к усладе дачников, караси, лини и щуки. Путеводитель 1926 года сообщал, что "алмазные брызги ле-тят по сторонам в ту минуту, когда обнаженные дачники прыгают в воду".

Куда девались руины усадебного дома и где спят вечным сном прыгавшие в воду 80 лет назад дачники, никто не знает. Сейчас же вокруг вышеупомянутого пруда расположен спорткомплекс автозавода имени Ленинского Комсомола, так что какая-то слабо брезжа-щая традиция отдыха в этой географической точке Москвы сохраняется.

Но фактически настоящие места для летнего отдыха начинались со станции Люблино. Из русских знаменитостей здесь отдыхали историк Карамзин и писатель Достоевский. Путеводитель 1855 года называл Люблино "одним из любимых гуляний московских жите-лей".

Достоевский называл Люблино "одним из прелестнейших местоположений в мире", и думается, не лукавил, хотя предыдущие два лета по три месяца лечился в Германии, Италии и Швейцарии. Находясь в Люблино, Федор Михайлович написал несколько глав "Пре-ступления и наказания". Однако, как сообщал Достоевский в письме, переселение из Москвы в Люблино было сопряжено с денежны-ми тратами: "Я должен был купить самовар, чашки, кофейник, даже одеяло, взять напрокат мебель, внести часть денег за дачу, выпи-сать Пашу (прислугу - Ред.)". Посещавший Достоевского Фон-Фохт писал, что в компании, душой которой был 45-летний Достоевский, "было много молодежи, несколько очень хорошеньких и взрослых барышень, так что по вечерам на прогулку у нас со взрослыми со-биралось до двадцати человек".

К основным люблинским красотам относились усадьба и живописный липовый парк при ней. Путеводитель по окрестностям Моск-вы 1902 года сообщал: "Владельцами Люблина устроен роскошный тенистый парк ... с красивыми, пестрыми цветниками. Барский дом замечателен по своей архитектуре; он построен в 1801 г. Дурасовым, тогдашним владельцем имения, в память получения им креста (ордена - Ред.) Святой Анны". В память о награде и сам дом (по проекту ученика Казакова архитектора Еготова) был сделан в форме креста. Дом стал одним из лучших образцов классицизма в Москве: с коринфскими колоннами, барельефами на стенах, высоким купо-лом со статуей Святой Анны наверху. Внутри, соответственно форме креста, дом имел на каждом из двух этажей круглый зал посере-дине, и из него входы в четыре гостиные - в одной музицировали, в другой проводились застолья и так далее. Особую роскошь пред-ставляли потолочные и настенные росписи живописца-декоратора итальянца Джованни-Баттиста Скотти - того самого, что расписы-вал в Петербурге Шуваловский, Аничков и Елагин дворцы, Адмиралтейство, царскую резиденцию в Павловске. Потолочный плафон одной из гостиных является копией "Колесницы Солнца" - известного плафона (1610 год) Гвидо Рени из римского палаццо Паллавичини-Роспильози.

Конечно, впечатляет сама ситуация, когда молодой итальянец приезжает в Россию расписывать потолки богатых дворцов и созда-ет серию шедевров, включая московский плафон в усадьбе Люблино, правда, известный публике меньше, чем петербургские работы Скотти.

УСАДЬБА МОБЛИНО. ДОМ ГРАФА ДУРАСОВА. БЫЛ ПОСТРОЕН В ФОРМЕ КРЕСТА В ПАМЯТЬ ПОЛУЧЕНИЯ ДУРАСОВЫМ ОРДЕНА СВЯТОЙ АННЫ

Современники писали, что Николай Алексеевич Дурасов "хвастал богатством", за что его многие не любили. Однако, все ездили к нему в гости, поскольку "он угощал роскошно Москву, жил в своем Люблине, как сатрап (в древней Персии начальник-самодур, наме-стник области - Ред.), имел в садках всегда готовых стерлядей, в оранжереях огромные ананасы". У Дурасова в усадьбе был знаменитый на всю Москву крепостной театр, который по приглашению хозяина посещала московская элита и иностранцы, приехавшие в Москву. Англичанка Мэри Вильмот писала о своем посещении дурасовского театра: "На сцене и в оркестре его появлялось около сот-ни крепостных людей, но хозяин рассыпался насчет бедности постановки, которую он приписывал рабочей поре и жатве, отвлекшей почти весь его наличный персонал, за исключением той горсти людей, которую успел собрать для представления. Самый театр и деко-рации были очень нарядны... В антрактах разносили подносы с фруктами, пирожками, лимонадом, чаем, ликерами и мороженым".

От Дурасова имение перешло к его племяннице Писаревой, а потом к купцу Голофтееву, владельцу знаменитого галантерейного пассажа на Кузнецком мосту. По данным 1899 года стоимость усадьбы площадью 99 гектаров оценивалась в 358.427 рублей (совре-менные $7,2 млн.). При Голофтееве дачное строительство в Люблине расцвело, и число дач увеличилось до 300.

Кстати, и парк, и дом (несколько месяцев назад великолепно отреставрированный), где гулял с компанией сам Достоевский, и сей-час составляют главное украшение современного Люблино.

Но двинемся дальше. Следующая достопамятность на Курской дороге - это, конечно, Царицыно (18 верст от Курского вок-зала). Царицыно воспел Тургенев в романе "Накануне": "Все кругом цвело, жужжало и пело; вдали сияли воды прудов; праздничное, свет-лое чувство охватывало душу". Все, кто ездил на электричке, замечали изящное здание станционного вокзала в стиле модерн. Оно было построено уже на рубеже XIX-ХХ веков, когда Царицыно стало в ряд излюбленных дачных местностей.

Здесь отдыхали многие знаменитости - поэт Гавриил Романович Державин, который "в гроб, сходя, благословил" Пушкина на по-этическое поприще; писатели Леонид Андреев и Иван Бунин, блистательная балерина начала ХХ века Екатерина Гельцер (пользова-лась бешеным успехом у тогдашних московских олигархов, и без памяти влюбленный в Гельцер табачный фабрикант Бостанджогло оборудовал для нее в своем особняке танцевальный зал, украшенный двумя аквариумами с живыми громадными японскими саламан-драми).

До того, как стать Царицыном, местность называлась Черная Грязь и принадлежала с 1716 по 1775 год (когда была куплена для устройства царской резиденции) князьям Кантемирам. Здешние пруды, действительно, славятся добываемой со дна лечебной черной грязью, богатой микроэлементами. Есть даже легенда, что Екатерину II лечили такой грязью от ревматизма руки. Природа Царицына впечатлила царицу, когда летом 1775 года она здесь отдыхала в "маленьком шестикомнатном домике" вместе с фаворитом Григори-ем Потемкиным-Таврическим.

Отдых вышел удачным, здесь устраивались театрализованные приемы, на которые из Москвы приезжали почтить царицу сотни гостей в парчовых камзолах и на дорогих каретах.

Все шло гладко. Императрица Екатерина II поручила Баженову построить в живописной местности загородный дворец. Работа шла десять лет, был возведен грандиозный дворцовый комплекс. И вот настал торжественный день, когда придворные и архитектор жда-ли приезда царицы для приемки работ.

Но своенравная Екатерина до Царицына ехала да не доехала. Из окна кареты она увидела дворец возведенный Баженовым в го-тическом стиле - в тот момент она была не в духе, видимо, от плохого самочувствия ее мучили всякие неприятные размышления о соб-ственном здоровье. Новый дворец безо всякой причины показался ей похожим на гигантский катафалк. Она обозлилась, повелела развернуть экипаж назад в Москву, а построенный дворец сломать. Это и сделали. А царица никогда больше не приезжала в свое Ца-рицыно.

Баженова отстранили от работ, и на его место пришел архитектор Матвей Казаков. Он довел строительство до конца, придав ему тот вид, который известен сейчас. Но после смерти Екатерины в зданиях, уже покрытых крышами, никто не обитал, и они медленно за-росли травой и деревьями, постепенно став похожи на заколдованные замки, о которых пишут в детских сказках.

До нашего времени дошло несколько прелестных парковых беседок с не менее прелестными названиями - "Миловида" (из нее надлежало любоваться видом на пруд), "Нерастанкина", "Храм Цереры" или "Золотой сноп" (купол беседки с восемью ионическими колоннами был увенчан металлическим снопом с вызолоченными колосьями). Впечатляют "Фигурный мост" в форме акведука, и баш-ня "Руина". Царицынский парк, разбитый в "английском стиле", имеет множество извилистых аллей, холмов и оврагов.

Зато дачная жизнь в этих романтических пейзажах, била ключом. С конца ХIХ века здесь имелся "сад Дипмана" с летним театром и кегельбаном, действовавший до начала 1930-х годов. В 1914 году, после антинемецких погромов прусский подданный Бальтазар Дип-ман уехал в Германию, но сад носил его имя еще более 20 лет.

За Царицыном идут станции Битца и Бутово. В Битце к 1917 году имелось до 60 дач, выкрашенных в традиционный зеленый цвет. Местные же жители занимались выделкой валенок.

Бутово, по словам путеводителя 1926 года, "сплошь заросло сосновым и березовым лесом". Здесь "зеленые и розовые дачи (око-ло 120) как пестрая, цветистая мозаика, утопают в роскошной, изумрудной зелени". И далее путеводитель сообщает о благостной кар-тине дачного подмосковного утра, в которое тянет нырнуть сквозь время: "По утрам на широких распахнутых террасах шумят патриар-хальные самовары, и столы, сверкающие белоснежными скатертями, уставлены высокими крынками парного молока, доставляемого из соседнего села Еловка. Мечтательно покуривая папиросу, качаются в сетчатых гамаках отдыхающие москвичи". И так душевно, что нет и мысли о вреде табака.

Курский вокзал. Конец XIX века

Дальше на юг, на 34 километре от Курского вокзала находится станция Щербинка. Вокруг станции густой смешанный лес. В 4 км от станции - Остафьево. Селение это древнее - упоминается в завещаниях великих князей московских Ивана Калиты (1340) и Димитрия Донского (1389).

С 1790-х годов усадьба на берегу реки Молоди принадлежала петербургскому барину Андрею Ивановичу Вяземскому, при котором был построен дом в классическом стиле, существующий и сегодня. Дом этот был изыскан не только снаружи, но и внутри - тут, в част-ности, имелась немецкая резная мебель XVII века. В 1807 году усадьба перешла во владение 15-летнего сына А.И. Вяземского Петра - будущего сенатора и поэта, ближайшего друга Александра Сергеевича Пушкина.

Кто только из русских гениев первой половины XIX века не бывал в Остафьеве - историк Карамзин (родственник Вяземских, он яв-лялся опекуном Пети Вяземского до достижения им совершеннолетия), поэты и писатели Жуковский, Баратынский, Батюшков, Денис Давыдов, Гоголь, Кюхельбекер, Адам Мицкевич. Карамзин прожил здесь 12 лет и написал семь томов "Истории государства Россий-ского". Широкую главную аллею подмосковного имения, по которой любили гулять литераторы, приезжавшие гостить у Вяземского, Пушкин даже назвал "Русским Парнасом".

Дружба Пушкина и Вяземского была редкостной - они познакомились в 1811 году, когда Саше Пушкину было 12 лет, а Пете Вязем-скому - 19. С 1816 года они стали общаться часто и ненасытно. Пушкин обожал атмосферу Остафьева и часто ездил в гости к прияте-лю и единомышленнику. Гостя у друга, Пушкин играл на бильярде, музицировал на клавесине. Был заведен и небольшой письменный столик для литературных занятий.

Как известно, Петр Андреевич Вяземский прожил 86 лет (1792-1878) и пережил почти всех своих друзей. В конце жизни он посвя-тил Остафьеву ностальгические строки: "Обломком я стою в виду твоей нетленной / Святыни, пред твоей красою неизменной./ Один я устарел под ношею годов./ Неузнанный вхожу под твой знакомый кров, / Я, запоздалый гость другого поколенья".

Другое поколенье, а конкретно, внук и тезка поэта - Петр Павлович, следуя веяньям времени, устроил близ имения дачный посе-лок (стоимостью 27.315 рублей в 1899 году, на нынешний пересчет почти $550 тыс.). Забегая вперед, скажем, что не растерялся и со-сед Вяземских князь Сергей Михайлович Голицын - устроенный им в Дубровицах дачный поселок оценивался в 62.900 руб. (около $1,3 млн. руб. на современные деньги).

В советское время в Остафьеве, как и многих подмосковных усадьбах, разместился домом отдыха - здесь стали проводить отпуска гражданские летчики. В последние годы в Остафьеве создан музейный комплекс - один из самых интересных в южном Подмосковье. Каждое лето здесь проходят большие литературные праздники, с концертами, чтениями и забавами, куда съезжаются тысячи любите-лей культурных мероприятий.

Неподалеку, буквально в 6-7 километрах от Остафьева есть еще одно интересное место - усадьба князей Голицыных Дубровицы. В Дубровицах находится исключительный по ценности памятник зодчества XVII века - Знаменская церковь. Она включена "на правах шедевра" практически во все мировые архитектурные энциклопедии.

ИМЕНИЕ КНЯЗЕЙ ГОЛИЦЫНЫХ ДУБРОВИЦЫ.
ЦЕРКОВЬ ПО ПРОЕКТУ ШВЕДА ТЕССИНА СТРОИЛИ ИТАЛЬЯНСКИЕ МАСТЕРА

Построена церковь была в 1690-1704 годах князем Борисом Алексеевичем Голицыным - воспитателем Петра I. Голицын был бога-тейшим вельможей своего времени (и сам по себе, и по беззастенчивой привычке брать взятки), много ездил по Европе, много чего там видел. В своем имении Дубровицы - этом глухом уголке Подмосковья - он решил исполнить свою прихоть, создав храм в виде вы-сокой ажурной башни в стиле барокко, все стены которой покрыты белокаменной резьбой. Фундамент в основе представляет крест.

Создание такой необычной по форме церкви было, конечно, возможно только благодаря всемогуществу Голицына. Денег он не считал, и заказал проект церкви шведскому архитектору по имени Никодемус Младший Тессин. Тессин учился в Италии, чуть ли не у гиганта римской архитектурной школы Франческо Борромини. Здесь немного не сходится хронология, потому что в год смерти Борро-мини Тессину было всего 13 лет, но это не так важно, а важно то, что Тессин научился строить дворцы не хуже итальянских и выполнил престижнейший заказ, создав королевский дворец в Стокгольме.

Прослышав о шведском таланте, Петр Первый пригласил Тессина в Петербург строить Кафедральный собор. Князь Голицын дер-жал ухо востро и дал Тессину заказ на храм в своих Дубровицах. Мало того, для строительства церкви Голицын выписал из Италии сотню первоклассных мастеров, которые и создали эту жемчужину архитектуры на лугу средь подмосковного леса. Открытию храма предшествовало почти 15 лет ювелирной работы над камнем, и на освящении церкви присутствовал сам Петр Первый с семьей.

Возможно, что церковь эта гармонией своего облика питала вдохновение нашего великого композитора Петра Ильича Чайковско-го, который гостил в 1884 и 1885 годах в имении Плещеево неподалеку от Дубровиц. Имение принадлежало Надежде Филаретовне фон Мекк - меценатке и другу Чайковского. Только вот что интересно - за почти 20 лет переписки и общения композитор и преклоняв-шаяся перед его талантом госпожа фон Мекк никогда не встречались. Это было условием, которая поставила Надежда Филаретовна, супруга крупнейшего железнодорожного магната. Она считала, что давая немалые деньги Чайковскому, она может обидеть его, задев деликатные струны гордости, и потому совершала свои благотворительные поступки незримо.

Вот и в Плещеево Чайковский приезжал только в отсутствие хозяйки. Здесь он мог работать в прекрасных условиях - рояль в боль-шой зале был очень хорош, прислуга передвигалась еле слышно, а за окнами барского дома млел подмосковный август...

Покой и гармоничная природа южного Подмосковья исцеляли израненную душу и другого русского гения - Антона Павловича Че-хова.

Жили Чеховы в Москве скромно, даже скудно, и когда пошли приличные заработки, 32-летний Чехов (фактически исполнявший роль главы семьи и кормильца) решил приобрести для своего большого семейства (мать, отец, четыре брата и сестра) какое-то заго-родное жилье, "чтоб не платить за дрова и квартиру" в Москве. Весной 1892 года было куплено Мелихово в Серпуховском уезде, в тринадцати километрах от станции Лопасня. Здесь Чеховы жили всей семьей в 1892-1898 годах. Чеховы продали Мелихово в 1899 го-ду, когда, после смерти отца Павла Егоровича, у Антона Павловича пошло резкое ухудшение туберкулеза, и пришлось сменить Под-московье на Ялту.

Большая семья Чеховых на крыльце мелиховского дома. 1892 г.

Чехов писал друзьям: "Третьего дня был в имении, которое покупаю. Впечатление ничего себе... Дом новый, крепкий, с затеями. Мой кабинет прекрасно освещен сплошными итальянскими окнами и просторнее московского". В Мелихове Чехов работал невероят-но много - написал здесь "Палату №6", "Человека в футляре", "Три года", пьесы "Чайка" и "Дядя Ваня".

Многие подробности "Чайки" были навеяны обстановкой Мелихова. Возглавлявший Художественный театр В.И. Немирович-Дан-ченко, вспоминая Мелихово, писал: "Я не могу отделаться от впечатлений, что сцена, которую устраивает Треплев, прошла на этой ал-лее, идущей к озеру, и в "доме играют", и "красная луна", и "лото в четвертом действии".

Мелихово. Гиляровский катает на тачке Антона и Мишу Чеховых. 1892 г.

Жизнь в Мелихове была наполнена не только литературными занятиями. Чехов с удовольствием копался в саду, даже черенки роз выписывал из Риги. Была и "вечная толпа баб и мужиков, приходивших к своему "дохтуру" с разными болезнями". Несмотря на то, что дел всегда было невпроворот, да и здоровье не радовало, Антон Павлович преодолевал свою хандру извечными розыгрышами. От мелиховского периода жизни Чехова осталась шуточная фотография, история которой, изложенная Гиляровским, такова:

"Кто-то из братьев Чеховых имел фотографический аппарат... И вот однажды ранней весной, только что снег сошел, мы гуляли в саду, Антон Павлович обратился ко мне:

- Гиляй, я устал, покатай меня на тачке! - и сел в тачку. Туда же поместился его брат Миша, бывший тогда еще гимназистом, а когда я привез их к дому, то пожелали снять фотографию." На этой фотографии еще два брата Чехова - родной Иван и двоюродный Алеша.

Чехов в Мелихове трепетно относился к своей усадебке - была она недорогой (5.778 рублей), но весьма обширной - 233 гектара. Все в ней холил и лелеял. Как-то приехал к нему погостить старший брат Саша. Пошли ловить карасей в пруду - "громкое название "пруд" относилось к четырехугольной яме, выкопанной подле самого дома", размером 10 на 5 метров, куда всю весну Чехов с братья-ми свозил снег, чтоб в пруду было побольше воды. Покурив, Саша машинально бросил в пруд окурок.

Реакция Антона Павловича была резкой:

- Не бросай в воду окурков, - сказал мне серьезно А.П.

- Да ведь на поверхности пруда и без того плавает много дряни, - заметил я.

- Окурки отравляют воду никотином и могут отравить рыбу.

В этом замечании сказался одновременно и медик, и влюбленный в свое имение хозяин".
И ведь это замечание Чехова актуально - действительно, не стоит бросать окурки ни в пруд, ни в речку, ни в траву.

№ 4 (49) 2004 Новый Иностранец
Галина УЛЬЯНОВА
Исторические фотоиллюстрации
Михаила ЗОЛОТАРЕВА